В далёком 1984 году я поступил на службу в милицию. Чего меня туда потянуло? До сих пор я иногда сам удивляюсь, на своё тогдашнее решение. При увольнении из армии к нам в полк приезжали вербовщики, которые агитировали поступать на работу в московскую милицию. Тогда там усиленно готовились к проведению Олимпиады и были довольно приличные, по словам вербовщиков условия работы, но практически «дембеля» отказались от такой чести. Кажется, один согласился, но исключительно с целью раньше уволится, а служить в милиции он точно не собирался.
И вот через пять лет я пошёл в милицию. В ту пору мне уже было двадцать семь лет, я работал на Львовском производственном объединении «Искра» в ноль-четрвёртом цеху. В принципе проще было бы сказать просто «в четвёртом цеху», но все постоянно прибавляли цифру ноль. Может это связано с тем, что цех занимался производством «военной» продукции. Изготавливали в нём лампа-фары, т.е. обыкновенные фары, только на военные самолёты. Они были очень мощные и требовали напряжения в 27 вольт. Рассеиватель – передняя стекляшка, в этой фаре не имел «протектора», который используется во всех автомобильных фарах и за счёт этого яркость и дальность света значительно возрастала. Такой фарой можно было ослепить кого угодно. Некоторые коллеги использовали бракованные заготовки для изготовления галогенных фар. Технология проста: в отражатель помещалась галогенная лампа, к нему при помощи эпоксидной смолы крепился рассеиватель и лампа готова. Мощность, конечно, у этого самиздата была слабее, но за 15 рублей такие фары с удовольствием брали охотники, которые слепили ими зайцев. Впрочем, я этим не занимался.
Работал я на печи, наборщиком стекломассы. Работа была, на первый взгляд, проста как хозяйственное мыло: берёшь «булаву», суёшь в печь, накручиваешь на неё стекло и подаёшь на пресс. Прессовщик отрезает самыми обыкновенными ножницами кусок стекла и штампует продукцию. Рассеиватели, отражатели двух размеров и «КГИ». Для чего использовались эти самые «КГИ» я толком не знаю, эта фигня была похожа на отражатель от небольшого фонарика. На качество и время работы влияло стекло, в котором не должно было быть непроваренных частей песка, камней и, что зависело от наборщика, пузырей, которые образуются, когда набираешь стекло очень быстро и у основания головки булавы может образоваться свободное место. Учитывая то, что температура в рабочей части печи была больше тысячи трёхсот градусов, то работа наборщика сахаром мне не казалась. Левая половина лица была постоянно красного цвета. Один товарищ, автомобилист, как-то попался гаишнику, который его с полчаса обнюхивал в надежде учуять пары алкоголя. Впрочем, во всём были свои плюсы. Высокая зарплата – больше трёхсот рублей, небольшой рабочий день – мы работали на печи максимум четыре часа. Вторая смена приходила на одиннадцать утра и уходила до пяти, а третья (ночная) уходила в 9-ть вечера. Если делали КГИ, то норму можно было сделать за два часа. Начальство на такой режим работы смотрело спокойно, его больше интересовало качество продукции.
Раньше я пару лет работал на заводе кинескопов, делал экраны на кинескопы с диагональю в 16 см . Там стекло не требовало большой температуры и я даже мог увидеть уровень стекла без специальных очков, но работать там надо было дольше, заработок был меньше, а проблем с качеством стекла тоже хватало.
Если на «Кинескопах» булава была полностью металлическая, то так как температура в рабочей части печи на «Искре» была больше, то головку булавы для работы необходимо было делать из огнеупорной глины и использовать каждый раз новую. Каждый наборщик лепил себе несколько таких головок различного размера и обжигал их на той же стекольной печи. Перед началом работы эту головку крепили на четырёхгранный наконечник трубки, сделанный их нержавейки. Трубку тут называли не булавой, а «миндалькой» (если я правильно запомнил), в связи с чем использовалось это слово я так и не понял, ни в одном словаре этого слова я не нашёл. Этот самый наконечник из нержавейки во время работы от высокой температуры раскалялся и начинал сыпаться, поэтому между наборами стекла его надо было регулярно очищать большим напильником. Также время от времени (в зависимости от качества стекла) в рабочей части печи надо было убирать «свиль» тонкую плёнку, которая покрывала стекломассу и портила продукцию.
В то время на заводе был введён бригадный подряд и заработок распределяли на бригаду в зависимости от различных показателей. Главным из которых был разряд. То есть имея третий разряд я никак не мог получать больше, чем работник с высшим разрядом, который производил гораздо меньше продукции. В принципе это справедливо, так как в случае в случае плохого качества стекла никто не сможет сделать ни одной годной детали, а единственный способ заменить стекло – его вытащить из печи и сварить новое.
Помню во время смены наша печь «потекла». Сую я булаву в печь и не могу нащупать стекло – а его там уже нет, вылилось через заднюю стенку. Печь регулярно (примерно - раз в год) меняли, так как стенки не выдерживали высокой температуры. Во время ремонта печи мы работали, где придётся и нам платили средний заработок.
И вот меня вызвали в управление транспортной милиции и предложили поступить на службу. Вернее сначала меня за заводе приняли кандидатом в члены партии.
Как только я поступил на завод, ко мне стал подкатываться наш цеховой партийный секретарь, с предложением присоединиться к «уму, чести, и совести» нашей эпохи. Предлагал он, конечно, не так, как в своё время мой классный руководитель Наум Липович, а вполне по дружески, к тому же к тому времени я уже «поумнел» и понял, что писать против ветра не следует. Однако и в партию не очень стремился, ведь никому неохота было ежемесячно платить двадцать рублей членских взносов. Поэтому я дипломатично сослался, что меня на заводе никто не знает и некому дать рекомендацию. Примерно через год парторг, работавший технологом, снова подошёл ко мне и я согласился. Причина – у нас в бригаде было несколько коммунистов, в том числе и мой прессовщик, это были не какие-нибудь аппаратчики, а работяги, которые перед руководством цеха и завода отстаивали наши рабочие интересы и довольно успешно, к ним прислушивались. Вот и я тоже стремился, так сказать, повысить своё значение в коллективе. Проблем с вступлением у меня не возникло, только на цеховом собрании, когда меня принимали кандидатом, вышел небольшой конфуз. Вторым вопросом повестки дня был: «Рассмотрение персонального дела коммуниста В.», нашего цехового парторга. Оказывается, в партком объединения из милиции на него поступили материалы о совершении преступления, предусмотренного статьёй 122 УК УССР «Мужеложство». Сейчас это не только преступлением не считается, но и вполне почетное занятие, тогда же это было подсудное дело, а коммунистов у нас не судили, поэтому прежде, чем послать человека на скамью подсудимых, его необходимо было исключить из партии. Партсобрание в тот раз отказалось принимать такое решение и предложило ещё раз разобраться. Присутствовавший на собрании партийный секретарь объединения воспринял это решение спокойно. Как я понял, в милицию информация поступила из больницы, куда мой первый незадачливый партийный босс имел неосторожность обратиться, ну и пацаны «срубили палку».
Недавно жизнь меня снова свела с этим товарищем, ныне он работает главбухом в одном ТзОВ и является убеждённым сторонником нашего президента. Впрочем человек он не плохой, сейчас женат, кажется, имеет детей…
Комментариев нет:
Отправить комментарий